Человек, кто он?

Во многих словарях мы найдем, что человек – это живое существо, обладающее даром мышления и речи, обладающее разумом и сознанием, субъект общественно-исторической деятельности и культуры имеющий способность создавать орудия и пользоваться ими в процессе труда.

Представитель древнего ненецкого рода Айваседа, Мария Паповна Сверлова на этот вопрос отвечает очень коротко: человек – неотъемлемая часть природы.

Она родилась в зимний февральский день на родовом стойбище, в таежном крае на реке Юты-яха, недалеко от селения Дарко-Горшково Сургутского района.

Отец - Папа Путьевич Айваседа (1921 г.р.) был потомственным оленеводом, мама - Маля Пиловна (Ничу) родилась в 1917 г. и выросла в семье потомственных охотников, оленеводов, в связи с чем знала все секреты ведения оленеводческого хозяйства и во всём помогала супругу, вела все домашние дела, занималась детьми.

Родители Айваседа Папа Путьевич и Маля Пиловна, занимаясь оленеводством, часто переезжали с одного места на другое. Со временем переехали к реке Ляма (ныне Лямин) где прожили всю жизнь. Река небольшая, но берега высокие. Сильная река. И люди там сильные. Долгожителей много было. Река их всех вырастила, вскормила, сберегла ну и дала людям дорогу в жизнь.

На берегу Лямы, под горой располагалась деревня Дарко-Горшково, вокруг которой раскинулась тайга. Настоящая тайга, представленная в основном кедрами, сосной, лиственницей, березой и пихтой между которыми встречались осины и рябины. Места очень красивые.

По воспоминаниям Марии Паповны Сверловой красота природы еще больше раскрывается с наступлением осени: - «На гору поднимешься, а там с высоты такая красота открывается, это нужно видеть. Рябина красная, листья такие яркие багровые, осинка и березка дополняют своими красками. А в дали видно, как желтеют хвоинки лиственницы. Очень красивые, незабываемые места, там, где я родилась и выросла. В середине XX века и ранее края были богаты рыбой, дичью, зверями, не говоря уж о дикоросах. Жители все для жизни брали с природы, за что и ценили и берегли окружающую среду. Ходили по одним и тем же тропинкам, регулярно расчищали их. На болотцах везде делали мосточки, чтобы не нарушать напочвенный покров. Где угодно не ходили, понимали, что нужно сохранять природные ресурсы.

В лесу жизнь была устроена так, что все мастерили, как для себя, так и с заботой о других. Нам дедушка Путы говорил, что все должно быть устроено аккуратно, чтобы не только ты прошел по тропинкам и мостикам, но и другие люди смело ходили. Дорога для всех. Мостики всегда дополняли поручнями для того, чтобы, придерживаясь спокойно и уверенно переходили по ним, без опаски запнутся или свалиться. Особенно безопасность была необходима женщинам, так как они кроме груза часто несли люльку с младенцем. В те годы женщины собирали много дикоросов, нормы заготовки ягод были большие, поэтому ходили на болото каждый день. Брали с собой и детей. Старшие помогали собирать, младенцы находились рядом в люльках. Обратно женщины шли с полными кузовами, много ягод несли. Молодые мамы несли и люльку с малышом. Вот и надо было, чтобы мостки были крепкими, и было за что схватиться, если голова закружится.

Теперь уже много лет прошло, как ушли в мир иной те люди, которые строили мостки. Их уже нет, а мостки и тропинки, выстеленные ими до сих пор живы и служат людям. Мастерили и строили на века.

Водоемы и леса регулярно расчищали от валежника. Особенно берегли ягельные боры. Без ягеля олени не выживут, а без оленей человеку очень и очень сложно. Олень ведь и кормит, и одевает, и обувает человека, еще и возит его и грузы разные».

Мария Паповна говорит, что в те далёкие времена в крае много оленеводческих бригад объединились в колхоз. Именно на оленьих упряжках рыбаки успевали вовремя вывозить рыбу, которой много ловилось в местных озёрах. Производство по добыче рыбы было поставлено высоко, трудились в артелях и мужчины, и женщины. Часть рыбы перерабатывали на костную муку, которая была необходима в качестве корма для оленей – это было важной добавкой в их рацион, т.к. из-за большого поголовья ягельники быстро скудели. Из Дарко-Горшково рыбу вывозили в Сытоминский рыбцех, где она проходила первичную обработку, а дальше переправляли в Сургутский рыбокомбинат, где делали рыбные консервы, солили, вялили, коптили. Часть экспортировали за границу».

Природа все времена кормила народ, давала возможность выживать и зарабатывать. Поэтому отношение человека к лесу, болотам и к водоёмам было особенным, бережным. Веками люди в этих краях жили и сохраняли окружающий мир в первозданном виде. Каждый понимал, что всё что создано творцом надо сохранять, сохранять для своих потомков.

«А теперь – с болью в голосе, продолжает она: за какой-то короткий период времени испоганили всю окружающую среду. Это же уму не постижимо. Так нельзя! Любой человек должен понимать важность здоровой природы, и стараться сохранять все что окружает нас. Деревья, травы, землю, воды – всю природу. Не нужно обращаться как временщик. Чистая вода нужна всем, не смотря местный ты, коренной человек или приехал на заработки. От чистоты воды зависит чистота дикоросов, от них чистота птиц и зверей. Да и судьба человека зависима от чистого воздуха и воды. Деньги — это абсолютно ничто, важно то, где мы живем, то что пьем и то чем дышим. Природа должно быть чиста, как душа новорожденного. И водичка должна быть чистенькая, и земля чистая, и лес должен жить и благоухать естественными ароматами трав и деревьев. Все, что живое на Земле, все необходимо оберегать! Оберегать и сохранять! Нельзя уничтожать, то где мы живем! Нет теперь такого отношения к природе, какое было у человека лет 80 -100 назад.

Сегодня, если спросить у детей зачем нужна в лесу березка, зачем нужна сосна, почему любишь ты купаться, почему тебе рыбалка нравится? Практически ни один не может ответить осознано.

Нам же дедушка всегда говорил, что нужно радоваться рассвету. По утрам он как поднимался, так всегда молился, обращался всегда с благодарностью к солнцу, к небу, к Торуму и повторял: Спасибо! Спасибо! Спасибо!

Отца рано не стало. Поэтому я всегда и везде следовала за дедушкой Путы. Бывало зимой на озера придешь, а лед как застыл осенью, так и остался прозрачный. Смотришь, такая красота! Чистая, чистая вода. Аж видно, как рыбки проплывают. Под лед смотришь, смотришь и потом, раз назад, ляжешь на спину и смотришь на небо. А оно то синее, синее, чистое, чистое. Так интересно, тут лед, под ним вода такая чистая, что видно донышко озера. Голову поднимешь, а там небо чистое. Такая красота! Как не жить, как не радоваться жизни то? Видимо еще в те годы свою судьбу связала с небом.

Дедушка еще часто повторял: не ходи, опустив глаза в землю. Взгляд должен быть всегда вверх, потому что ты от земли получишь энергию, а душа пусть раскрывается как цветок и тянется к чистому, к небу. Потому, что потом мы уходим именно туда.

Вот так вот и стала на верх смотреть и за небом и солнцем следить.

И ведь на самом деле так. Мы все от земли получаем, все соки земли впитываем, всю пищу получаем от нее. Эта сила накопится, и ты будешь жить не только для укрепления тела. Дальше нужно сердце свое укрепить, душу свою укрепить, чтобы она была чиста. Так чтобы ты в этом мире мог жить не только для себя. Важно отдать всю свою доброту, любовь свою природе, людям, окружающему миру.

Человек, который с рождения в гармонии с природой живет, воспринимает всю окружающую среду родным домом. Например, я себя не представляю без земли родной. В настоящее время, всю свою деревню вижу во сне. Я каждую тропинку помню, каждый поворот реки. Иногда вспоминаю, каждое болото и тропинки к ним идут. Как на ладони вижу. Реку свою тоже вижу и отражение облаков на воде. Ляма, река бурливая, с сильным течением. В свое время по ней плотами сплавляли лес, который заготавливали для строительства. Сила природы часто удивляла. Ветер, течение реки, ливни. Удивительно и красиво!

С детских лет запомнила и чувство страха. Когда в школу пошла не владела русским языком. В нулевой класс как привели, так всех нас подстригли, обрили на лысо.

Волосы длинные были, по традициям девочек нельзя было стричь. А нас всех побрили. Я маленькая была, но все это для меня было дико. Так страшно было. Плакала. Мы все одинаковые были, лысые. Ой, как стыдно было с лысой головой ходить. Первая учительница Мария Петровна Хорова успокаивала, говорила, что отрастут скоро.

Еще выдали не по размеру большие сапоги, неудобно, тяжело было их таскать.

И спали в интернате на матрасах, сшитых из оленьего меха. Позже появились ватные матрасы и шерстяные одеяла. В памяти у меня осталось, каким жестким был матрас. И как холодно было под этим одеялом.

Дедушка, как увидел меня лысой и то, что спим на грубых матрасах, рассердился и сказал: «Это не жизнь!» и увёз из школы-интерната. Он был очень жалостливым человеком. А дома -то, на стойбище спишь на пуховой перине, укрываешься мягкой лебяжьей шубкой, ой, какая благодать! Перья выщипанные, только пух, мягонько и тепло. Ни разу не замерзнешь. В ноябре привез домой. Всю зиму в тепле, рядом с родными. А в апреле обратно отвёз в интернат.

Все время скучала и думала скорее бы домой. И постоянно задавала себе вопрос - когда же я вырасту, когда же вырасту, чтобы домой уехать, и чтобы укрыться теплой шубой. Еще так хотелось поговорить на родном языке. В интернате и в школе нам не разрешали. Наказывали за это. Дети учились ото всюду, с Пима, Агана, Горшково и других селений. Школьников было много в интернатах. И ненцы, и манси, и ханты были. Строго за нами следили, чтобы никто ни с кем на родных языках не разговаривали, а говорили только на русском языке. Без общения ведь язык забывается. Наше поколение знает родной язык только благодаря родителям, к которым возвращались на каникулах. На стойбищах общались только на родном языке. А современные дети уже совсем не говорят, общаются только на русском языке.

Часто стала вспоминать, как дедушка говорил: «Скоро осень – поедем в интернат», а в интернат-то не хочется. А дед нет, нет да проговаривает: «Вот появятся на деревьях жёлтенькие листочки, поедем в интернат». Дома хорошо, мы глухарей добывали, ягоду, шишки собирали. Перед тем как ехать, мама стряпала много пирогов, клала с собой отварного глухариного мяса, оленины.

Я решила если дедушка не увидит жёлтых листьев, то никуда же не повезет. Надумала схитрить, оборвать желтеющие листочки. Пока дед не видит, пойду и возле кострища по обрываю с деревьев листочки. Радуюсь, что дедушка ничего не говорит, что пора ехать. А утром просыпаюсь, опять вижу жёлтые листочки. Да что ты будешь делать? Вновь их рву. Сейчас-то смешно. Святая наивность! Очень тяжело было расставаться с домом, со стойбищем, с родными», – вспоминает Мария Паповна.

До четвёртого класса Мария Паповна училась в начальной школе в Дарко-Горшково, далее учебу продолжила в селе Тундрино, 7-8 классы в посёлке Горном, а 9-10 классы окончила в Сытомино. Жила в районном интернате. Он был большим. Много детей было, приезжали с Лямина, Тундрино, Пима (нынешний город Лянтор), Дарко-Горшково, Песчанной, Высокого Мыса, Локосово. Начальная и средняя школы в Сытомино были в отдельных зданиях.

Сделав небольшую паузу Мария Паповна продолжает: «Помню, как папы не стало, и мы переехали в деревню. Стали жить в деревянных домах, который строил колхоз. Необходимо было же перевести всех на оседлый образ жизни, политика государства была такая. Для каждой семьи строили отдельный дом. Не большие были дома, но уютные. Заходишь внутрь, печка, прихожка и комната. И все. Семьи большие были, но всем места хватало, все вмещались. Вначале кроватей не было, нары делали. Позже уже железные кровати появились.

Но, как бы уютно в доме не было, в чуме было комфортнее. Мне очень нравилось в лесу. Утром из чума выходишь, на костре что-то варится. Рядом на полках из жердей берестяные куженьки где-то для мяса, где-то для рыбы. В каких-то куженьках хранился чиип, в каких-то мох чтобы руки вытирать. Ближе к костру котелочки, кастрюльки, деревянные ложки. И там мама копошится, что-то варит. А летом в чум зайдешь, прохладненько. Кругом полога.

В лесу летом комаров-то было видимо невидимо. Юркнешь туда вот, под полог. А полога шили из разных лоскутков ситца. Например, мама шила платье, кусочек остался, его на полотно для полога пришила. Потом еще, что-то шьет, вновь оставшийся кусочек добавила. Так вот и собирался полог из разных кусочков. Когда под пологом ляжешь, аах, какая красота. Разглядываешь рисунки на разных лоскутках и сразу вспоминаешь: оо такой вот цветок я видела там, на речке. Ооо, а это же около озера такие вот растут. На тканях, раньше принт был в основном цветочный. Ткани яркие были, оттенки очень красивые. Смотришь на рисунки и выбираешь: вот эта вот половина моя, а та твоя будет. О, там вон птички, ты значит охотником будешь. А на каких-то лоскутках горошинки – а это звезды. Так вот фантазировали, развивали эстетическое мышление. Еще через декор тканей узнавали где-какие растения растут. Какие у воды, какие в бору…

Иной раз рано, рано проснешься, а взрослые уже костер развели. Слышно, как трещат дрова, чай варится там – чайник посвистывает. А в чуме теплооо. Раз ноги из-под сака выставишь – теплооо. Можно вставать.

Дедушка же как проснется, чугунным ковшиком разбивает лед. И первым делом воду ледяную выпьет. Потом идет на улицу. Нам то не разрешали так. Воду холодную не давали, боялись видимо, что заболеем. По вечерам как все собирались в чуме, кушали мясо. Оленину готовили большими кусками, там костный мозг или сердечко, язык – такая вкуснятина. А еще мама собирала жир в специальную мисочку, на дне которой с трех сторон были просверлены дырочки. Подвесит ее над костром, жир растопится и в другую мисочки накапает. Вот хлеб берешь макаешь в него. Вкусно.

Хлеб-то тоже разный пекли. Икряной откусишь, держишь во рту, а икринки-то щелк, щелк, щелкают, лопаются. Так интересно. И от любопытства все таскаешь кусочки отламываешь с булки и в рот. Не столько хлеб есть хочется, сколько любопытство продирает: «У тебя щелкнуло? – Щёлкнуло! – А чего не слышно? - Жуй правильно!». И вновь кусочек за щеку кладешь. Чуть ли половину булки вот так не съедаешь.

Иной раз побежишь, на берегу Лямы сядешь. На том берегу песок, а тут яр большой. Сидишь смотришь и хлеб ешь, а икринки щелкают и щелкают. Еще кровяной хлеб был. Все свежее. Все от природы чистое, вкусное. Хлеба пекли очень много. Семьи большие были. Везде дети.

Пойдешь к речке, вода чистейшая. Набрал и пей. Сейчас боишься воду в реках брать. Бывает с озер речка выходит или наоборот вливается в озеро. Вот, мы пойдем туда, а вода прозрачная. А у края озера морошка растет, все вокруг оранжево. Ягоды соберем, а, чтобы сохранить их в свежем виде пласт мха вырежем, поднимем, берестяной коробок с ягодой в ту яму поставим. А там лед прослойками. Сверху закроем снятым пластом мха. Стоит не портится. Так же мясо и рыбу хранили.

Были большие такие озера, где идешь, идешь, далеко идешь, на дне песок, мелко. А вода такая прозрачная, рыбки плавают. Мы сядем на дно, иногда ложились и наблюдали за ними. Мелко, поэтому не страшно. На песке не тонешь ведь, он плотный. А плавать я не умею. Так и не научилась.

Порой ездили с одного стойбища на другое. Туда нужно то одно, то другое отвезти. Без карты, без всего дорогу находили. Добирались точно туда, куда было необходимо. Допустим с гривы выехали на озеро. Пересекли ее и дальше прямо едем. В лесу ночуем, иногда два раза ночуем. На олений бег, с двумя ночевками и точно в нужное место приезжаешь. Как вот раньше ориентировались?

Если с дедушкой ехали, он поет, и я с ним пою. Он мужские песни поет, и я все мужские за ним повторяю. Выучу их и потом по стойбищу хожу пою. Бывало гости с Нумто приедут, или из деревни, или соседнего стойбища, а я хожу пою. Женщины, шикают и говорят: «Ты чего поешь-то»? А дедушка им говорит: «Пусть поет!». Раз дедушка разрешил, так я дальше продолжаю. Он же хозяин.

В детстве еще крестного, Кечимова Воор ики, песню знала. Хороший дедушка был. Но ослеп. Сыновей у него было много. Они все в стороне Русскинских и Тром Агана живут.

Как-то, с мамой ездили с Горшково в Ханты-Мансийский район к ее сестре. Тогда я даже в школе еще не училась. Ездили с ней и в Нумто. Единственное ей тогда подсказали: «Будешь ехать так чтобы солнце все время тебе на угол глаза светило. И никуда не сворачивай, проедешь столько-то времени и когда солнце повернет, ты туда вот поедешь. Прямо выедешь на такую-то речку, перейдешь ее и потом бором едешь. Прямо едешь. И к нам приедешь, прямо на нас выедешь». Вообще интересно. Ноль классов образования у мамы. Сама она родом с тех краев, с Нумто.

Края у нас очень хорошие. Люди в Дарко-Горшково были дружные. Поселок закрыли в начале 70-х годов. Всех с деревни Дарко-Горшково перевели в Сытоминский рыб участок. На мой взгляд зря. Столько людей расселили. Люди очень тяжело переживали переезд с насиженных мест. В Сытомино их поселили в многоквартирные дома, им было в тягость жить в таких квартирах. В этом посёлке в основном проживали спецпереселенцы. Менталитет у них был другой, нашим ханты и ненцам со своей ментальностью было тяжело жить среди них. Их конечно тоже вывезли с насиженных родных земель. У них своё горе было, по-своему тоже переживали своё горе. Но, здесь, на Севере, им было все чужим. Даже наша природа была им чужда.

Они были в основном все неграмотные. А дети Горшковские отучившись в школах-интернатах получили образования. После разъехались кто куда. Вышли из них и учителя, и врачи, и бухгалтера, и радисты. Парни учились на водителей, мотористов … Профессии все получили. Молодцы!

Мама мне всегда говорила: Учись, потому что так как мы жили – доля тяжелая.

Наши родители понимали, что учеба уровень жизни повысит и наставляли: надо учиться, иначе такие тяжести, которые мы испытали, многим не пережить. Самое главное, чтобы был мир. Война это очень страшное, что придумало человечество. Уничтожать друг друга зачем? Не дай бог испытать вам эту войну. Мы эту тяжесть испытали. Тогда были голодные годы. Было время, даже кожу варили, у кого не было ни оленей, ничего. В те годы исчезало все. До войны боровых птиц много было, почти каждые 5 мин. куропатка взлетала. А как война началась даже одну куропатку за день не добудешь. Рыбы не бывало. Знаем точно, что речка богата рыбой, а мордушки стоят, день стоят, неделю стоят. Пустые. Сама природа плачет, когда гибнут дети – со слезами на глазах продолжает Мария Паповна.

Поэтому я все время молюсь, чтобы люди войну эту как-то остановили. Надо жить. Такая человеческая жизнь короткая. Единожды подаренная человеку господом богом – это, жизнь. Ее обрывать вот так вот. Это неправильно. Надо жить. Столько людей уже сейчас погибло, молодых детей… Это тяжело. Очень тяжело».

Ибраева Р.А.,
научный сотрудник МАУ «Экоцентр»