Рубрика: Предметы и Факты (translation) (от 24.07.2025)
В ледяном молчании вечной мерзлоты Сибири скрыты удивительные свидетельства давно ушедшего мира. Среди них есть и бивень мамонта длиной 180 см, хранящийся сегодня в наших фондах. Мамонт шерстистый (Mammuthus primigenius) обитал на Евразийском континенте в позднем плейстоцене, примерно 400–10 тысяч лет назад. Заметно более мелкий и худощавый, чем современные слоны, он приспособился к суровым условиям: густая шерсть, подшёрсток и жировой слой до 10 см толщиной. Бивни служили ему не только оружием и орудием для срывания растительности под снегом, но и важнейшим «барометром» жизни: в их минерализованных слоях застыли следы пищевых предпочтений, климатических колебаний и заболеваний.
У самых разных животных есть бивни: у слонов, моржей, бородавочников, гиппопотамов и даже у гораздо меньших даманов — существ, похожих на морских свинок и по размеру сравнимых с домашними кошками. Их объединяет то, что все они млекопитающие, это в целом заставляет задуматься: зачем некоторые млекопитающие развили бивни?
Исследования зубов ископаемых возрастом более 200 миллионов лет показали, что первыми настоящими бивнями обладали представители более поздних групп отряда дикенодонтов. Эти отдалённые родственники млекопитающих были самыми многочисленными и разнообразными наземными позвоночными до господства динозавров. Они жили между 270 и 201 миллионом лет назад и включали в себя как крошечных, похожих на крыс дикенодонтов, так и гигантов слоновьего размера, весивших около шести тонн. У всех них были клювы и пара клыкоподобных бивней, торчащих из голов, по форме напоминавших черепах. Но вот в чём подвох: не все они имели настоящие бивни. Некоторые зубы просто выступали за пределы челюсти, не обладая всеми характеристиками бивней.
Учёные установили, что зуб считается бивнем, если он:
- выступает за пределы ротовой полости,
- состоит исключительно из дентина,
- растёт непрерывно, позволяя восстанавливаться при повреждении или переломе.
У млекопитающих жевательные коронки состоят из дентина и укрыты твёрдым слоем эмали, сдерживающим их бесконтрольный прирост. Такой компромисс отражает две эволюционные стратегии: эмалированные зубы надёжны, но не регенерируются, тогда как бивни, обладая способностью к самовосстановлению, становятся универсальным орудием для защиты и копания.
При рождении у мамонтят появляются едва заметные молочные бивни длиной всего в несколько сантиметров, спрятанные на лицевой части черепа. Эти хрупкие образования состоят из дентина, покрытого цементным слоем и крошечным эмалевым колпачком. После их выпадения начинают развиваться постоянные бивни: исследования сибирских останков показали, что эмалевая оболочка молочных выростов исчезала, когда в альвеолах формировались новые, не прекращавшие удлиняться.
Настоящие мамонтовые бивни возникают из трубчатых черепных выростов — альвеол. Их отличает сложная спиральная форма: при росте они изгибаются вверх и в стороны, причём левый бивень ориентирован вправо, а правый — влево, как бы «смотря» навстречу друг другу. Такая анатомическая особенность чаще всего встречается у самцов.
В отличие от современных слонов мамонтовые бивни достигали гигантских размеров: у крупного самца длина одного клыка доходила до 4–4,5 метров, весил он около 100 кг, а диаметр у основания составлял 18–19 см. Эти массивные «инструменты» служили не только для защиты и сражений, но и для рытья снега и грунта в поисках пищи. На найденных фрагментах часто обнаруживаются трещины, сколы и стертости по внешнему краю — признаки интенсивного использования бивней в повседневной жизни.
Мамонтова кость издавна влекла древнего человека: первобытные художники высекали на неё изображения, создавали орудия, украшения и ритуальные фигурки. На россыпях сибирской вечной мерзлоты до сих пор находят остатки таких изделий, датируемых 30–40 тысячами лет назад. В XIX–XX веках бивни, выкопанные при промысловых раскопках мелководных участков рек и озёр, шли на экспорт в Европу, где служили сырьём для слоновой кости.
Наш бивень был приобретён 12 сентября 1996 года у частного коллекционера Шлябина Д. Д. В карточке предмета отмечено, что кость была склеена и обтянута шнуром, скорее всего в процессе реставрации предмета. Многочисленные трещины же, как и уцелевшие участки демонстрируют характерный рисунок слоистого дентина, тончайшие волокна цемента – отличительные черты боковой части бивня (ламеллярной структуры). Обломки корневой зоны и кончика дополняют представление о степени повреждений после долгого пребывания в неоднородных отложениях вечной мерзлоты.
#Бивень #Сибирь #ИсторияПредметов #Мамонт
In the frozen stillness of Siberia’s permafrost lie astonishing witnesses to a world long vanished. Among these is a 180-cm-long mammoth tusk, now preserved in our collections. The woolly mammoth (Mammuthus primigenius) inhabited the Eurasian continent during the Late Pleistocene, approximately 400,000 to 10,000 years ago. Noticeably smaller and more gracile than today’s elephants, it was perfectly adapted to harsh climates by virtue of its dense coat, underwool and a fat layer up to 10 cm thick. Its tusks served not only as weapons and tools for stripping vegetation beneath the snow but also as vital “barometers” of life: their mineralized layers retain records of diet, climatic fluctuations and disease.
Many mammals bear tusks—elephants, walruses, warthogs, hippos and even the much smaller hyraxes, rodent-sized creatures akin to guinea pigs. Their common thread is mammalian descent, which raises an intriguing question: why did certain mammals evolve tusks at all?
Studies of fossilized teeth over 200 million years old have shown that the first true tusks appeared in later members of the dicynodonts, distant relatives of modern mammals. These were the most abundant and diverse terrestrial vertebrates until dinosaurs came to dominate, living between 270 and 201 million years ago. Dicynodonts ranged from tiny rat-sized forms to elephantine giants weighing up to six tons. All bore beaks and a pair of canine-like tusks that protruded from skull openings reminiscent of turtle mouths. But not all of these protruding teeth meet the criteria for true tusks: some simply extended beyond the jaw without possessing all the defining features.
Today, a tooth is classified as a tusk if it:
-protrudes beyond the mouth;
-consists solely of dentin;
-grows continuously, enabling repair after damage or breakage.
In contrast, the chewing teeth of most mammals combine dentin with an outer layer of enamel, which limits their growth. This reflects two evolutionary strategies: enamel-capped teeth are durable but non-regenerative, whereas dentine’s tusks can self-repair and serve as versatile tools for defense and digging.
At birth, mammoth calves bear barely visible deciduous tusks a few centimeters long, set in the front of the skull. These fragile structures consist of dentin sheathed in cementum, capped by a tiny enamel tip. Once shed, the permanent tusks develop: studies of Siberian remains show that the enamel layer of the milk tusks disappears as the continuous-growth adult tusks form in the underlying sockets.
True mammoth tusks emerge from tubular cranial protrusions—alveoli—and are distinguished by a complex spiral shape. As they grow, they curve upward and outward, the left tusk bending to the right and the right to the left, as if “looking” toward one another. This anatomical feature is most pronounced in males.
Unlike modern elephants, woolly mammoth tusks could reach colossal proportions: in a large bull, a single tusk might measure 4 to 4.5 meters in length, weigh about 100 kg and have a base diameter of 18–19 cm. These massive tools were employed not only in defense and combat but also for scraping snow and soil in search of food. Many recovered fragments bear cracks, chips and abrasion along the outer edge—evidence of intense daily use.
Since prehistoric times, mammoth ivory has captivated humans. Paleolithic artists engraved it, fashioned tools, jewelry and ritual figurines. On the sands of Siberian permafrost you can still find artifacts dating back 30,000–40,000 years. In the 19th and early 20th centuries, tusks unearthed during industrial excavations of rivers and lakes were exported to Europe as “ivory” raw material.
Our tusk was acquired on September 12, 1996, from private collector D. D. Shlyabin. The inventory card notes: “Bone glued and bound with cord. Numerous cracks.” The surviving sections display the characteristic layered pattern of dentin and the finest cementum fibers—the distinctive lamellar structure of the tusk’s lateral region. Fragments of the root zone and tip further illustrate the extent of damage sustained during its long entombment in heterogeneous permafrost deposits.
Научный сотрудник,
Н.С. Сологуб
У самых разных животных есть бивни: у слонов, моржей, бородавочников, гиппопотамов и даже у гораздо меньших даманов — существ, похожих на морских свинок и по размеру сравнимых с домашними кошками. Их объединяет то, что все они млекопитающие, это в целом заставляет задуматься: зачем некоторые млекопитающие развили бивни?
Исследования зубов ископаемых возрастом более 200 миллионов лет показали, что первыми настоящими бивнями обладали представители более поздних групп отряда дикенодонтов. Эти отдалённые родственники млекопитающих были самыми многочисленными и разнообразными наземными позвоночными до господства динозавров. Они жили между 270 и 201 миллионом лет назад и включали в себя как крошечных, похожих на крыс дикенодонтов, так и гигантов слоновьего размера, весивших около шести тонн. У всех них были клювы и пара клыкоподобных бивней, торчащих из голов, по форме напоминавших черепах. Но вот в чём подвох: не все они имели настоящие бивни. Некоторые зубы просто выступали за пределы челюсти, не обладая всеми характеристиками бивней.
Учёные установили, что зуб считается бивнем, если он:
- выступает за пределы ротовой полости,
- состоит исключительно из дентина,
- растёт непрерывно, позволяя восстанавливаться при повреждении или переломе.
У млекопитающих жевательные коронки состоят из дентина и укрыты твёрдым слоем эмали, сдерживающим их бесконтрольный прирост. Такой компромисс отражает две эволюционные стратегии: эмалированные зубы надёжны, но не регенерируются, тогда как бивни, обладая способностью к самовосстановлению, становятся универсальным орудием для защиты и копания.
При рождении у мамонтят появляются едва заметные молочные бивни длиной всего в несколько сантиметров, спрятанные на лицевой части черепа. Эти хрупкие образования состоят из дентина, покрытого цементным слоем и крошечным эмалевым колпачком. После их выпадения начинают развиваться постоянные бивни: исследования сибирских останков показали, что эмалевая оболочка молочных выростов исчезала, когда в альвеолах формировались новые, не прекращавшие удлиняться.
Настоящие мамонтовые бивни возникают из трубчатых черепных выростов — альвеол. Их отличает сложная спиральная форма: при росте они изгибаются вверх и в стороны, причём левый бивень ориентирован вправо, а правый — влево, как бы «смотря» навстречу друг другу. Такая анатомическая особенность чаще всего встречается у самцов.
В отличие от современных слонов мамонтовые бивни достигали гигантских размеров: у крупного самца длина одного клыка доходила до 4–4,5 метров, весил он около 100 кг, а диаметр у основания составлял 18–19 см. Эти массивные «инструменты» служили не только для защиты и сражений, но и для рытья снега и грунта в поисках пищи. На найденных фрагментах часто обнаруживаются трещины, сколы и стертости по внешнему краю — признаки интенсивного использования бивней в повседневной жизни.
Мамонтова кость издавна влекла древнего человека: первобытные художники высекали на неё изображения, создавали орудия, украшения и ритуальные фигурки. На россыпях сибирской вечной мерзлоты до сих пор находят остатки таких изделий, датируемых 30–40 тысячами лет назад. В XIX–XX веках бивни, выкопанные при промысловых раскопках мелководных участков рек и озёр, шли на экспорт в Европу, где служили сырьём для слоновой кости.
Наш бивень был приобретён 12 сентября 1996 года у частного коллекционера Шлябина Д. Д. В карточке предмета отмечено, что кость была склеена и обтянута шнуром, скорее всего в процессе реставрации предмета. Многочисленные трещины же, как и уцелевшие участки демонстрируют характерный рисунок слоистого дентина, тончайшие волокна цемента – отличительные черты боковой части бивня (ламеллярной структуры). Обломки корневой зоны и кончика дополняют представление о степени повреждений после долгого пребывания в неоднородных отложениях вечной мерзлоты.
#Бивень #Сибирь #ИсторияПредметов #Мамонт
In the frozen stillness of Siberia’s permafrost lie astonishing witnesses to a world long vanished. Among these is a 180-cm-long mammoth tusk, now preserved in our collections. The woolly mammoth (Mammuthus primigenius) inhabited the Eurasian continent during the Late Pleistocene, approximately 400,000 to 10,000 years ago. Noticeably smaller and more gracile than today’s elephants, it was perfectly adapted to harsh climates by virtue of its dense coat, underwool and a fat layer up to 10 cm thick. Its tusks served not only as weapons and tools for stripping vegetation beneath the snow but also as vital “barometers” of life: their mineralized layers retain records of diet, climatic fluctuations and disease.
Many mammals bear tusks—elephants, walruses, warthogs, hippos and even the much smaller hyraxes, rodent-sized creatures akin to guinea pigs. Their common thread is mammalian descent, which raises an intriguing question: why did certain mammals evolve tusks at all?
Studies of fossilized teeth over 200 million years old have shown that the first true tusks appeared in later members of the dicynodonts, distant relatives of modern mammals. These were the most abundant and diverse terrestrial vertebrates until dinosaurs came to dominate, living between 270 and 201 million years ago. Dicynodonts ranged from tiny rat-sized forms to elephantine giants weighing up to six tons. All bore beaks and a pair of canine-like tusks that protruded from skull openings reminiscent of turtle mouths. But not all of these protruding teeth meet the criteria for true tusks: some simply extended beyond the jaw without possessing all the defining features.
Today, a tooth is classified as a tusk if it:
-protrudes beyond the mouth;
-consists solely of dentin;
-grows continuously, enabling repair after damage or breakage.
In contrast, the chewing teeth of most mammals combine dentin with an outer layer of enamel, which limits their growth. This reflects two evolutionary strategies: enamel-capped teeth are durable but non-regenerative, whereas dentine’s tusks can self-repair and serve as versatile tools for defense and digging.
At birth, mammoth calves bear barely visible deciduous tusks a few centimeters long, set in the front of the skull. These fragile structures consist of dentin sheathed in cementum, capped by a tiny enamel tip. Once shed, the permanent tusks develop: studies of Siberian remains show that the enamel layer of the milk tusks disappears as the continuous-growth adult tusks form in the underlying sockets.
True mammoth tusks emerge from tubular cranial protrusions—alveoli—and are distinguished by a complex spiral shape. As they grow, they curve upward and outward, the left tusk bending to the right and the right to the left, as if “looking” toward one another. This anatomical feature is most pronounced in males.
Unlike modern elephants, woolly mammoth tusks could reach colossal proportions: in a large bull, a single tusk might measure 4 to 4.5 meters in length, weigh about 100 kg and have a base diameter of 18–19 cm. These massive tools were employed not only in defense and combat but also for scraping snow and soil in search of food. Many recovered fragments bear cracks, chips and abrasion along the outer edge—evidence of intense daily use.
Since prehistoric times, mammoth ivory has captivated humans. Paleolithic artists engraved it, fashioned tools, jewelry and ritual figurines. On the sands of Siberian permafrost you can still find artifacts dating back 30,000–40,000 years. In the 19th and early 20th centuries, tusks unearthed during industrial excavations of rivers and lakes were exported to Europe as “ivory” raw material.
Our tusk was acquired on September 12, 1996, from private collector D. D. Shlyabin. The inventory card notes: “Bone glued and bound with cord. Numerous cracks.” The surviving sections display the characteristic layered pattern of dentin and the finest cementum fibers—the distinctive lamellar structure of the tusk’s lateral region. Fragments of the root zone and tip further illustrate the extent of damage sustained during its long entombment in heterogeneous permafrost deposits.
Научный сотрудник,
Н.С. Сологуб